Татьяна Корсакова

Светочи Тьмы

Самохин отпустил Мирославу и Фроста только на рассвете. Отпустить отпустил, но взял обещание, что никто из них не будет покидать Горисветово без его ведома. А в Свечную башню их больше не пустили. Мирослава порывалась вслед за Самохиным подняться на смотровую площадку, но он отмахнулся от нее, как от малого ребенка.

– Лестница в аварийном состоянии, Мирослава Сергеевна. Хватит мне и одного трупа.

Получилось резко, даже грубо, но она понимала, что это не со зла, что это такое весьма специфическое проявление заботы, поэтому не стала ни настаивать, ни обижаться.

Они с Фростом молча брели по утопающей в тумане парковой дорожке. Наверное, им нужно было поговорить, обсудить все, что с ними случилось. И этой ночью, и тринадцать лет назад. Но у Мирославы не хватило силы духа, начать этот разговор. Да и что она могла сказать, если воспоминания ее до сих пор обрывочны, а чувства обострены до предела?! И этими своими обостренными чувствами она понимала, что Фрост злится. Может быть злится, а может обижен. И это она – причина его злости и обиды. Может быть, не она нынешняя, но вполне возможно, она прежняя. Ее хватило только на один невинный вопрос:

– Ты уедешь к себе?

Он ответил не сразу. Наверное, даже не расслышал того, что она сказала. Мирослава уже решила, что не станет переспрашивать, когда Фрост заговорил:

– Я пока останусь в Горисветово. У меня здесь есть апартаменты.

– Апартаменты?..

– Комната в административном крыле. Мы с тобой соседи, Мирослава. Почти как тринадцать лет назад.

Тринадцать лет назад? Это было странно и мало походило на правду. Тринадцать лет назад была жива ее бабуля. Тринадцать лет назад она ночевала дома. Она – дома, а он – где? Как вообще он оказался в Горисветово тем летом? Это был безопасный вопрос, и она спросила.

– Откуда ты, Фрост? – Не повернулся язык назвать его Артемом. Может быть потому, что она всего лишь догадалась, кто он такой. Догадалась, но не вспомнила. – Как ты попал в лагерь? Вот что я имею в виду.

Он точно не был деревенским. Деревенских она знала. Галу, например. А от Артёма Морозова не осталось следа ни в ее памяти, ни в ее жизни.

– Из Перми. – Он усмехнулся какой-то горькой усмешкой. – У родителей тут поблизости была дача.

Мирослава знала этот дачный поселок. Именно там пару лет назад построил свой загородный дом Всеволод Мстиславович. Хорошее место, считай, элитное.

– Это было наше первое лето за городом. Я вообще-то не планировал никакого лагеря, но получилось так, что мой пермский преподаватель музыки узнал про Горисветово и составил мне протекцию. Собственно, это он уговорил Исаака Моисеевича позаниматься со мной. Вот так удачно все получилось.

Да уж, удачнее не придумаешь.

– Если ты жил с родителями на даче, то как ты мог быть моим соседом?

Спросить нужно было не это, спросить нужно было о том, что стало с его мечтой, но Мирослава не решилась. Или в глубине души уже сама все поняла про мечту? Это место убивало не только людей. Это место убивало еще и надежды. А он, прежде чем ответить, посмотрел на нее долгим недоуменным взглядом, словно она спросила что-то глупое.

– Нас с тобой оставили в лагере на одну ночь, Мира, – наконец сказал он.

– Какую ночь?..

– Ту ночь, когда мы с тобой нашли в башне Леху, – сказал он и ускорил шаг, давая понять, что разговор окончен.

Разговор окончен, вот только она ничего не поняла. Или, вернее сказать, не вспомнила…

– Один вопрос! – Не из тех она, кто сдается так просто. – Фрост?..

Он обернулся, посмотрел на нее в упор равнодушным, ничего не выражающим взглядом.

– Что было потом?

– Ты в самом деле не помнишь, Мира? – Взгляд его сделался сначала изумленным, а потом растерянным.

– Я не помню почти ничего, – отчеканила она. – Я не помню, но мне важно знать, что случилось потом.

– С кем?

Это был странный вопрос, настолько странный, что теперь растерялась уже сама Мирослава.

– Со мной. Что потом случилось со мной, Артем?

– Можешь звать меня Фростом, так будет проще.

– Хорошо, – она кивнула. – Так что случилось со мной, Фрост?

Какое-то время он просто молча на нее смотрел, а потом сказал:

– Я не знаю, Мирослава. Это был мой последний день в лагере. Родители забрали меня в Пермь.

Вот так, его забрали из лагеря, а на нее напал Свечной человек. Разошлись пути-дорожки…

Она больше ничего не стала спрашивать. Было очевидно, что ему неприятно вспоминать о случившемся тем летом. Ему было неприятно, а сама она просто не могла вспомнить. Такие дела…

Зато она могла кое-что узнать. Вот прямо сегодня, не откладывая ничего в долгий ящик! Для этого ей всего лишь нужно сделать над собой усилие, а еще нарушить обещание, данное старшему следователю Самохину.

С Фростом они расстались в коридоре.

– Где твоя комната? – спросила Мирослава. Из вежливости спросила – не из любопытства. Кажется, любопытство свое она уже утолила. По крайней мере, в той части, которая касалась их общего прошлого.

– Там, – Фрост указал подбородком на соседнюю дверь. Как так вышло, что она руководила школой и не знала, кто где живет? – Приходи в гости, если что.

Это он тоже сказал из вежливости. Было очевидно, что между ними больше ничего нет. Их общее прошлое умерло вместе с Лехой этой ночью.

Мысль была такой колючей и такой болезненной, что отвечать Мирослава ничего не стала, просто молча кивнула и открыла свою дверь. Оказавшись у себя, она первым делом проверила ванную комнату. Ожидаемо, все было в идеальном порядке: никакой воды на полу, никакой ведьмы. Галлюцинации хороши уже хотя бы тем, что не оставляют после себя беспорядка. Но когда все это закончится, нужно обязательно показаться специалисту. И теперь уже не психологу, каким бы модным и дорогим он не был, а психиатру.

Четверть часа Мирослава потратила на то, чтобы привести себя в порядок, а еще полчаса ушло на то, чтобы собраться с духом. В последний раз она была в своем деревенском доме сразу после бабушкиных похорон. С тех пор – никогда. Не могла себя заставить. Чего боялась? Может быть просто воспоминаний. А может быть боли от воспоминаний. Как бы то ни было, но время пришло. Прихватив с прикроватной тумбочки ключи от машины, она вышла из комнаты.

Мирославе повезло, по дороге к стоянке она никого не встретила. Ей еще придется объясняться и с шефом, и с Лисапетой и за случившееся ночью, и за вот это утреннее бегство, но это потом, а пока ей просто жизненно необходимо побыть наедине с самой собой. К деревне быстрее и проще было бы дойти пешком по дну оврага, но Мирослава побоялась. Кажется, она никогда больше не сможет спуститься в этот чертов овраг, не сумеет себя пересилить. Поэтому машина и объездной путь!

Их дом стоял на окраине. Это была не та окраина, что примыкала к оврагу, а другая. Чтобы добраться до дома, Мирославе нужно было пересечь всю деревню. В детстве этот путь казался ей очень длинным, а деревня огромной. Взросление разрушило магию. Путь был совсем короткий, а деревня уже не впечатляла размерами.

Дом не выглядел заброшенным. Наличники были выкрашены в нарядный белый цвет, в палисаднике зацветали первые хризантемы. Дом казался живым и жилым, но это было обманчивое впечатление. Мирослава исправно платила соседям, чтобы те содержали дом в надлежащем виде: проводили косметический ремонт, ухаживали за садом. Соседи думали, что она планирует рано или поздно дом продать, а она просто не знала, как с ним поступить, как поступить с памятью о бабуле.

У нее была запасная связка ключей, поэтому тревожить соседей не пришлось. Металлическая калитка открылась без скрипа, двор был аккуратно подметен, прохудившиеся ступени на крылечке заменили на новые, но так и не покрасили, и теперь они выделялись более светлым цветом. Прежде чем вставить ключ в замок, Мирослава сделала глубокий вдох. Показалось, что стоит только открыть дверь, как она услышит ворчливый бабушкин голос и почувствует запах смородинового варенья. Стоит только открыть эту дверь, как ее собьет с ног сквозняком мучительных воспоминаний. Ничего, она справится. Она и не с таким справлялась!